Оказывается, человечеству было совсем не легко и не просто осознать роль мужчины в рождении ребёнка – ведь для этого надо было ассоциировать наступление беременности с половым актом. Мог ли это сделать первобытный человек? Вряд ли. Ведь даже мы обнаруживаем беременность через две-три недели после соития – по прекращению месячных, а первобытные люди, включая женщин, жили в условиях постоянных физических нагрузок и не всегда ели досыта, в таких условиях месячные могли быть нерегулярными, так что задержка очередной менструации не заставляла первобытную женщину задумываться о том, о чём думает в таких случаях её современная «сестра по разуму». Единственным достоверным признаком беременности было шевеление плода – а оно ощущается только через несколько месяцев… многовато для установления причинно-следственной связи!
Но даже когда такая связь была установлена, род всё ещё продолжали считать по матери – ведь главными в роду были тогда женщины. Даже самым близким родственником-мужчиной считался не отец, а… брат матери. Предполагалось, что ребёнок будет похож именно на дядю, на отца же он может походить лишь в том случае, если отец хорошо позаботится и о ребёнке, и о его матери.
Когда же на смену матриархальным отношениям пришли патриархальные (по всей вероятности, это произошло, когда человечество научилось воевать), мужчина, играющий теперь ключевую роль в роду, захотел, чтобы дети, рождённые от него, принадлежали именно к его роду – были его детьми по всем статьям. Тогда появляется свадебный обряд, вводящий жену в род мужа, и на первый план выходит понятие отцовства.
Родившись вместе с патриархатом, понятие «отец», таким образом, оказывается всё же сравнительно древним. О древности его говорит то, что слова, обозначающие отца в разных индоевропейских языках, оказываются родственными – восходящими к одному из индоевропейсекх корней со сходным значением: «патэр» или «атта». От последнего происходит наши «отец», «тятя», украинское «тато», английское «dad», от первого – английское «father», немецкое «Vater», итальянское и испанское «padre» и даже наше русское «батя» и украинское «батько».
Каково изначальное смысловое наполнение этого корня? По одной из версий – «защитник»… возможно – ведь именно такая роль всегда отводилась мужчине. Другие исследователи считают, что это слово означало «вождь», «глава рода»… а вот эта версия представляется спорной, поскольку происхождение терминов родства корнями уходит в эпоху матриархата, когда мужчина главой рода не был. Кого могло обозначать тогда слово «патер»? Вероятнее всего, человека, который посвящал мальчика в мужчины – т.е. обеспечивал его второе рождение, становясь своего рода духовным отцом. Не случайно и в современных языках слова, восходящие к индоевропейскому «патэр», часто обозначают именно духовных отцов – христианских священников: немецкий патер, итальянский падре, русский батюшка.
Когда же отец стал главой семьи, понятие отцовства распространилось и на другие общности, строящиеся по принципу семьи – например, на воинскую дружину: воевода считался «отцом» по отношению к воинам – они были его «сыновьями», «детьми» (по-видимому, отсюда происходит слово «детинец» – одно из названий кремля) – и даже сейчас существует выражение «отец-командир». Но каждый воин имел и своего «отца» по дружинному родству – человека, который учил его воинскому искусству, наставлял перед принятием воинского посвящения (да, снова понятие отцовства соприкасается с мужским посвящением!)
Так вот какова социальная, духовная роль отца – сделать сына мужчиной! Впрочем, не стоит забывать и о дочерях – именно отцу принадлежит ведущая роль в формировании социального пола детей, потому-то в неполной семье, без отца велика опасность вырастить и женоподобного «маменькиного сынка», и абсолютно не женственную «бой-бабу» (для кого быть женственной, если рядом нет мужчины?). Отец не даст «заласкать» ни сына, ни дочь – разумная отцовская любовь служит естественным противовесом безудержной материнской нежности… вспомните, как ведут себя родители, когда дети ссорятся в песочнице: мать защищает своего – отец наказывает виноватого (не потому ли любовь Бога к человеку сравнивают всё-таки не с материнской любовью, а с отцовской?).
Понимая всё это, легко уразуметь, почему огромное количество детей, растущих без отцов, следует считать катастрофой, угрожающей самому существованию общества. Понимают ли это наши современницы, намереваясь «родить ребёнка для себя»? И понимают ли мужчины, бросая семью?
