Д.А. Корсаков. Из жизни русского дворянства прошлого времени.
Татьяна Вешнякова родилась в 1796 году и принадлежала к одному из самых старейших дворянских родов.
Вешняковы, выходцы из московских дворян, служивших еще отцу Ивана Грозного, великому князю Василию Ивановичу. После покорения Казанского ханства, Вешняковы были переведены Иваном IV на службу в Казань, и даже была на Казани в нижней ее части близ правого берега Булака так называемая Вешнякова слобода, названная так по имени стрелецкого головы Вешнякова, поживающего со своим полком в этой части города. Подтверждения этому можно найти в древних писцовых книгах 60-ых годов XVI столетия, где есть следующие строки: «от старого острогу против церкви Николы Чудотворца, что в Вешнякове слободе, льготы…»
Отцом Татьяны был «артиллерии майор» Петр Иванович Вешняков, владеющий селом Тагашево близ реки Меши на самой границе тогдашних уездов Казанского и Лаишевского, а матерью - Анна Андреевна Всеволожская, дворянка из роду смоленских князей-рюриковичей, а, стало быть, и сама потомок первого Российского великого князя. Таким образом, имея в своей крови каплю крови великого Рюрика, Татьяна Петровна вполне заслуженно гордилась, впоследствии, своим аристократическим происхождением.
Кроме Татьяны было у Вешняковых еще 12 человек детей, всего четыре сына и девять дочерей. Жили все в Тагашево, в типично помещичьем доме о двух этажах, каменном и просторном, в девять окон по фасаду. Было в доме все, как положено: венецианские окна, анфилады в парадных комнатах, антресоли и бельведеры и акварельные пейзажи и идиллические сцены с Хлоями, Дафнами и невинными пастушками на стенах покоев.
В большой зале «в два света» была устроена театральная сцена для любительских спектаклей, деревянные полы во всех комнатах бельэтажа были обтянуты кошмой, а поверх нее – холстом, выкрашенным наподобие шахматной доски.
«Мебель, - вспоминал профессор Императорского Казанского университета Дмитрий Александрович Корсаков, - во всех комнатах была деревянная и различалась цветом дерева и обивки по комнатам: в одной –стулья, кресла и диваны были выкрашены в белый цвет с золотыми украшениями, а подушки для сиденья и спинки обиты красным сафьяном. В других комнатах мебель была красного дерева, с штофной обивкой или из карельской березы, а в театральном зале и в столовой массивная дубовая, без всякой обивки. В некоторых комнатах помещались разные комоды, шифоньерки и горки с фарфоровыми куколками под стиль мебели: белые с золотом, красного дерева и карельской березы. Большие зеркала в простенках и над диванами с соответствующими стильными рамами; большие фарфоровые вазы и столовые бронзовые часы на подзеркальных столах, а на стенах портреты высочайших особ и разных лиц из прежних владельцев Тагашева – дополняли украшение комнат. За домом виднелся небольшой, но хорошо содержанный сосновый парк, а впереди дома, через проезжую дорогу из Казани, которая проходила под самыми окнами и балконом, находился сад с фруктовыми и цветочными оранжереями».
Татьяна Петровна, получив хорошее домашнее воспитание, в положенный срок была выдана замуж за камер-юнкера Владимира Федоровича Желтухина, старше ее на 13 лет. Желтухин был богат, владел имениями в Спасском, Царевококшайском и Лаишевском уездах, а также в уездах губернии Самарской. Он имел около 2 430 душ крепостных крестьян, происходил из знатной дворянской фамилии, предки коей служили еще Ивану Грозному, и владел двумя каменными дома в Казани: на Воскресенской наискосок от университета, где Татьяна Петровна проживала с ним по зимам и устраивала шикарнейшие балы, и на Николаевской площади, что есть ныне Ленинский сад, недалеко от Черного озера. Дом этот после смерти Владимира Федоровича будет Татьяной Петровной продан и станет служить городу гостиницей.
В начале 40-х годов стала Татьяна Петровна статской советницей и камергершей, чем очень гордилась, а в 1845 году – предводительницей, ибо Владимир Федорович был избран дворянами и «Высочайше утвержден» в этом году губернским предводителем.
Желтухин был человеком веселым, заводил, как докладывали Татьяне Петровне «свои» люди из штата его прислуги, амуры с горничными, любил вкусно поесть и сладко выпить и пофорсить в своем придворном камергерском мундире, что, впрочем, приветствовалось его женой. Штат же его прислуги, как писал о том журнал «Исторический вестник» за 1911 год, напоминал «отчасти придворные чины, отчасти дворовую помещичью иерархию, сложившуюся у больших русских бар в течение XVIII века, в подражание немецким и французским аристократам, с остатками московско-вотчинного распорядка».
Такой же огромный штат составляла и прислуга Татьяны Петровны, мнящей себя аристократкой. Как писал профессор Корсаков, лично ее знавший, во главе прислуги «стояла старшая горничная... Эта особа, по обычаю помещичьего обихода, была ближайшей конфиденткой барыни, переносила ей сплетни на всех дворовых и крестьян и следила за нравственностью горничных, входя с ними, впрочем, по этой части в сделки. За ней следовала главная горничная барыни, имевшая под своим заведыванием ее гардероб и начальствовавшая над целым штатом горничных разных степеней. Потом шли: экономка, кастелянша, выдававшая белье, и кофешенка».
После смерти мужа в 1848 году, Татьяна Петровна сильно сдала, и ее характер, не очень мягкий и добрый особенно по отношению к тем, кто стоял ниже ее по социальной лестнице, стал еще резче и жестче. Была она, по воспоминаниям современников, небольшого роста, миниатюрна и довольно худа, быстра и резка в движениях, знала себе цену и постоянно напоминала о ней людям, как ей казалось, недостаточно ценивших ее.
Всех слуг вообще, всех дворовых и крестьян Татьяна Петровна, как преобладающая часть помещиков того времени, считала за париев, за людей иной породы, за «хамово отродье». Она была в полном смысле «крепостницей», почитая крепостное право за священную привилегию дворянства» (Исторический вестник, т. CXXV, стр. 480-482).
Одевалась Татьяна Петровна просто и со вкусом, и, по вдовьему «чину», в одежде ее преобладали темные тона. Постоянными аксессуарами ее туалета были черепаховая табакерка и лорнет, который, как она, по-видимому, считала, придавал ей дополнительную аристократичность.
Весьма интересными были ее выезды из дома. Татьяна Петровна никогда не садилась в экипаж сама. Для этих целей был у нее выездной лакей Петр, который, как вспоминал профессор Корсаков, «брал обыкновенно свою барыню на руки, как малого ребенка, при чем Татьяна Петровна обнимала правой рукой Петра вокруг шеи, – и усаживал в «шарабан»; вынимал он ее из экипажа тем же способом и вносил на руках по лестнице… В сельскую церковь ее точно также вносили…»
Говаривали, что своих горничных она нередко собственноручно награждала оплеухами. Низшую категорию – лакеев, дворовых и мастеровых крестьян, которые готовили ей пищу, обшивали ее, ухаживали за садом и огородами, варили шоколад и «кофей», она «всемилостивейшими» оплеухами не удостаивала, а отдавала приказания своим управляющим, приказчикам и бурмистрам (ежели проживала в деревне) или просила через записочки полицмейстера (когда жила в Казани) – и секли провинившихся нещадно, как в деревне, так и в городе.
Однако, были у Татьяны Петровны в характере ее и добрые черты – она, как родную дочь, воспитывала свою племянницу, Елену Александровну Либерт, которую впоследствии удочерила, и в ее гостиных толклось постоянно неимоверное количество гостей-родственников, причем весьма дальних, для коих двери дома ее были всегда открыты настежь.
По зимам Татьяна Петровна проживала в селе Елани Лаишевского тогда уезда, что досталось ей после смерти мужа, а на лето переезжала – непременно с огромным кортежем приживалок, родственников и слуг – в свое родное Тагашево. По сведениям профессора Корсакова, с зимы 1853-1854 годов Татьяна Петровна стала коротать долгие зимние вечера в Казани, в своем доме близ Черного озера. С того же времени она стала «вывозить в свет» и Елену Либерт.
Она не успела составить хорошей партии своей приемной дочери и умерла в 1856 году, ровно за пять лет до знаменитого «манифеста о крестьянах» от 19 февраля 1861 года. А если бы дожила, то уже 20 февраля 1861 года ее бы хватил удар, ибо случилось то, чего, по твердому убеждению Татьяны Петровны, случиться не должно было никогда.
