Древнегреческая цивилизация отличалась чем угодно, только не стыдливостью, во всяком случае – в отношении человеческого тела. Она упивалась его красотой – во всяком случае, если тело действительно было красиво, как у атлета, выступающего на Олимпийских игра, потому атлеты и выступали обнаженными. И, конечно, совершенное мужское тело достойно воплощения в искусстве… женщину древнегреческое искусство «обнажало» не так охотно – ведь женщина по определению считалась существом несовершенным, а значит, воспевать красоту ее тела было бы по меньшей мере странно (впрочем, статуи обнаженных женщин все же встречаются – например Афродита Книдская).
Еще одна пикантная деталь: та часть тела, которой современные мужчины обожают «меряться», у древнегреческих статуй никогда не была большой. С огромным пенисом изображали только Приапа – бога плодородия, олицетворявшего дикую, стихийную силу в человеке, а совершенное тело цивилизованного человека – представителя культуры полиса – не терпело никаких преувеличений. Это тоже говорит о том, что в культуре Эллады изображение наготы в искусстве менее всего ассоциировалось с необузданной сексуальностью.
Для европейского средневековья подобное любование было немыслимо, но нельзя сказать, что обнаженное тело в средневековом искусстве отсутствовало вовсе. Оно допускалось там, где это соответствовало историческим обстоятельствам – например, при изображении распятого Спасителя. «Дозволялось» быть нагими Адаму и Еве до грехопадения. А еще обнаженными в Средневековье изображали грешников в Аду и людей, явившихся на Страшный Суд (вероятно, тем самым подчеркивались, что там все будут равны – ведь в средневековом обществе одежда позволяла отличить знатного сеньора от простолюдина).
Другая эпоха, которая «полюбила» обнаженное человеческое тело – это, несомненно, Ренессанс, да и не могла не полюбить, поскольку ориентировалась на идеалы античности, одним из которых было красивое человеческое тело, представшее в первозданной наготе. Объявив человека центром Вселенной, философия ренессансного гуманизма вновь любуется им. Оттенок фривольности появляется позже – в эпоху барокко, эпоху разочарования, прятавшую горечь под пышностью (в том числе и пышностью женских форм).
Классицизм и последующие художественные эпохи пытаются вернуться к античным образам прекрасной наготы – но первозданное восхищение уже недостижимо. Впрочем, нагота считается уместной при изображении античных сюжетов. Примечательно, что – в противоположность Элладе – более уместной считается женская нагота, а вот акварель английского художника Э. Бёрн-Джонса «Филлида и Демофнот» в 1870 году сняли с выставки именно из-за наготы Демофонта – нагота Филлиды никого не смущала.
Применительно к ХХ веку даже сложно говорить о наготе в живописи и скульптуре – за причудливыми образами авангарда нагое тело и не разглядишь толком. Зато пышным цветом расцвело изображение наготы в молодом искусстве – кинематографе. Но этой наготе тем более было далеко до невинного восхищения Эллады – обнаженное женское тело наряду с пистолетом стало одним из «ингредиентов» успешного фильма, не претендующего на статус высокого искусства.
