В глазах древнего человека беременная женщина становилась своего рода «соучастницей творения», создавая новую жизнь. Потому-то она воспринималась как существо, находящееся под особым покровительством богов: считалось, что если она попробует яблоко с молодой яблони, впервые давшей урожай – то яблоня это всегда будет хорошо плодоносить, а в Белоруссии ещё и в позднейшие времена считалось, что беременной женщине нельзя отказывать ни в какой просьбе…
Но в то же время, беременная женщина особенно уязвима – и не только потому, что злые колдуны могут навести порчу или даже похитить младенца прямо из чрева матери, подменив его страшным уродцем. Ребёнок является из потустороннего мира – того самого, куда уходят умершие. Для живых этот мир – чужой, следовательно – опасный, и «в норме» миры существуют порознь. Если же они вступают в соприкосновение – это представляет определённую опасность и требует мер предосторожности (поэтому тот, кто совершил убийство (даже социально одобряемое – на войне или в порядке кровной мести) не должен был общаться ни с кем, пока не пройдёт специальных обрядов: он «открывал границу»!).
Но «границу открывает» не только смерть, но и рождение (к тому же, в те времена одно сравнительно легко могло перейти в другое). Потому-то рожали в нежилом помещении (как правило, в бане, которая в мифологическом сознании представлялась своего рода «промежуточным пространством»), а у некоторых народов даже в полном одиночестве. Во время беременности, конечно, всё не так «страшно» – но открытие границы уже приближается – человек уже становится «открытым» для любых «потусторонних воздействий»… вот такое противоречие: и отмеченность особой благодатью – и опасность. Впрочем, это вполне в духе языческого мировоззрения, которое (задолго да Гегеля!) всё строилось на «единстве и борьбе противоположностей»).
Вот от чего пытались защитить беременную женщину, буквально «опутывая» её многочисленными ритуалами: поменьше выходить со двора, а в последний месяц перед родами – даже из дома (находясь постоянно под защитой домового и огня в очаге), если муж в отъезде – носить его пояс, а ночью укрываться его одеждой… некоторые из этих примет даже и не сразу поймёшь (например, не ходить под бельевой верёвкой или не переступать через ухват), но вот запрет на постригание волос как раз понятен.
Волосы, как известно, растут всю жизнь – когда уже все другие части тела перестают расти – и даже некоторое время после смерти. Для древнего человека это могло означать только одно: в них заключена жизненная сила! Потому-то остриженные волосы требовалось тщательно убирать (не приведи судьба – попадут в руки колдуна, тогда он сможет сделать с человеком всё, что захочет), потому-то самым страшным оскорблением считалось дёрнуть женщину за косу, а мужчину – за бороду, а девушка, выходившая замуж против родительской воли, срезала косу, вручая её жениху – который потом «предъявлял» её новым родственникам как доказательство своих установившихся «законных прав» (отдалённый отголосок таких представлений – обычай дарить возлюбленному локон вместе с любовным посланием).
Того же мифологического происхождения – мотивы позднейших сказок: Черномор, лишающийся магической силы вместе с бородой, Хоттабыч, колдующий с помощью волосков из бороды… да, магам и жрецам, которые постоянно имеют дело с потусторонним миром, особенно требовалась сила, заключённая в волосах – потому-то волхвы стригли волосы как можно реже… Но ведь и беременная женщина – как мы уже говорили – находится в соприкосновении с «нездешним»! А значит – и ей незачем стричься. К тому же, так меньше вероятность, что наведут порчу (к слову, у наших далёких предков таким повышенно осторожным было отношение не только к беременной женщине, но и к женщине вообще – потому-то длинные волосы надолго утвердились в качестве женской причёски).
Вот такие мифологические представления стоят за этой приметой. Следовать ли им в современности? Или всё-таки вспомнить, что у современного человека вообще и у христианина в частности есть более действенные меры защиты от потусторонних сил?
