Художники прославили в веках
Не девушку с венком на голове,
А женщину с младенцем на руках, –
пишет поэтесса Людмила Татьяничева. И с ней трудно не согласиться! Священность материнства не подвергалась сомнению с древнейших времён, и это неудивительно: человек не только рождается беспомощным – он и остаётся беспомощным довольно долго (по этому показателю с нами сопоставимо только одно ныне существующее животное – шимпанзе), и если матери не будет заботиться о детях – наш вид обречён на вымирание… причём это произошло бы задолго до «выхода на тропу цивилизации». Эволюционный отбор прошли только те, кто наследовал инстинкт заботы о потомстве…
Да, воспетая поэтами материнская любовь основана на инстинкте! И потому её, как и всё, данное природой, нельзя считать достоинством – но отсутствие её следует рассматривать как отклонение от нормы. Вот дан нам от природы нос на лице, его отсутствие, несомненно, уродство – но его наличие ещё не делает человека красавцем. Так и материнская любовь – это не то чтобы «хорошо», это попросту «нормально», в то врем как женщина, не любящая своих детей, не заботящаяся о них – это «моральный урод». Поэтому не следует упрекать своих детей: «Я из-за тебя ночей не спала, я с тобой столько по больницам отлежала – а ты…» Если бы вы всего этого не делали – можно было бы поставить под сомнение вашу полноценность, единственный же способ, которым наши дети могут «отдать нам долг» – это сделать всё то же самое для своих собственных детей.
Но как и всё, заложенное на биологическом уровне, материнская любовь может становиться опасной!
Мне вспоминается сюжет детективного романа английской писательницы Ф.Д.Джеймс. В богатом доме убита служанка. В ходе расследования выясняется, что убийцей была… хозяйка дома – почтенная пожилая дама: «наглая девчонка» осмелилась заявить, что сын хозяйки сделал ей предложение – и леди в гневе задушила её… Вот она – крайняя степень материнской любви: ради своего ребёнка можно пойти на всё – даже на преступление! И идут… идут сплошь и рядом – давая взятки в военкомате, давая ложные показания в суде – пусть страдает обороноспособность страны, пусть сядет в тюрьму невинный человек, пусть хоть весь мир рухнет – лишь бы мой ребёночек был при мне и ничто ему не угрожало!
Н обязательно ли материнской любви принимать такие уродливые формы?
К сожалению, не помню ни автора, ни названия этого рассказа. В гестапо пытают молодого подпольщика, отчаявшись вытянуть из него какие-то сведения – идут за его матерью: может, она уговорит его? Женщина делает вид, что согласна сотрудничать – но на деле она движима совсем другим: она-то своего сына знает, он никогда не был особенно сильным и стойким… потому-то она (медик по профессии) тайком берёт с собой шприц и ампулы со снотворным. В гестапо её оставляют наедине с сыном, потерявшим сознание под пытками – и она замечает то, чего не заметил (пока не заметили!) враги: в бреду он называет какие-то фамилии. Ещё немного – и фашисты узнают от него всё, что им нужно… Женщина вводит смертельную дозу снотворного сыну и себе: она слишком любит своего сына, чтобы позволить ему стать предателем!
Такими же устремлениями движима и лермонтовская героиня:
Молчи, молчи, гяур лукавый!
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один!
Ты раб и трус,
И мне не сын!
Это не ненависть – это именно любовь: проклятие – это лучшее, что может теперь сделать эта женщина для своего сына-предателя, ведь нет большего вреда для человеческой души, чем жить как ни в чём ни бывало, совершив подлость – и думать, что хоть для кого-то в мире это было хорошо.
Высшее проявление материнской любви – это благословление своих детей на подвиг… как делала это святая София, когда у неё на глазах пытали дочерей… как Богоматерь у креста. Преклоняя колени перед образом Богоматери – всегда ли мы помним, что она растила своего Сына для того, чтобы Он был распят? И это было высшее проявление жертвенности материнской Любви – возвышающейся над своей биологической основой до истинного «образа и подобия Божьего».
