Одесса. 1894 год. Не скажу, что вся Молдаванка, но большая ее часть поздравляла в конце июня Маню Бобеля и его жену Фаню с рождением третьего ребенка. Довольный папаша выставил скромное угощение, и каждый, как и положено, пожелал малышу долгих лет жизни. Потом говорили о счастье и богатстве, благополучии в делах и удаче в торговле. Видно, в тот день у Судьбы было плохое настроение: ни одно пожелание гостей не исполнилось.
Торговля в Одессе шла вяло, и Бобель решил, что пора менять место жительства. Через год семья перебралась в Николаев. Исаак рано научился читать и писать, он был умен, усерден, обладал отличной памятью. Родители в мечтах видели его богатым коммерсантом, а потому поспешили подать прошение о приеме в только что открытое училище имени С. Витте. Исаака не приняли. Для одиннадцатилетнего мальчика это стало первой встречей с расовой дискриминацией. На всех экзаменах он получил отличные оценки, но в поступлении было отказано, потому что «все вакансии были уже заняты». Отец понимал: все дело в юдофобии, но отступать было не в его правилах. Через год Исаак снова подтвердил свои знания на повторном экзамене и начал учиться в коммерческом училище. Оценки по всем предметам – отлично, дома мальчик штудировал Библию и Талмуд, выучив для этого древнееврейский язык. Позже в его коллекции языков добавится свободное владение французским и украинским.
Дальнейшее образование тоже шло «по пути коммерции». Одесское училище и экономическое отделение Киевского института призваны были дать «золотую путевку в сытую жизнь». Но диплом, полученный в 1916 году, не понадобился. К этому времени Исаак уже испытал «восторг творчества». Дебютом стал рассказ «Старый Шлойме».
И тут Исаак решается на авантюру. Он, нарушая все законы Российской империи, едет в Петербург, успешно сдает экзамены в институт, причем сразу на четвертый курс. Заветная бумажка - разрешение на временное проживание лицу еврейской национальности – у него в кармане. И вовсе не Петроградский психоневрологический институт был целью Исаака. Здесь, в северной столице, кипела литературная жизнь, и он мечтал стать ее неотъемлемой частью. Благозвучия ради он подправил одну букву в фамилии, так в русской литературе появился новый автор – Исаак Бабель.
Первой удачей стало его знакомство с Горьким. Маститый писатель прочел его рассказы и даже напечатал два из них. Наверное, потом об этом пожалели оба, потому что против Бабеля тут же открыли уголовное дело да еще и сразу по трем статьям. Обвинение разглядело в тексте обоих рассказов порнографию, отыскало попытку покуситься на режим и возмутилось кощунством.
От ареста и суда Бабеля спас сошедший с катушек безумный 1917 год. События менялись, как картинки в калейдоскопе. Рядовой Бабель побывал на службе, потом сбежал с передовой, покинув без разрешения командования Румынский фронт. Красный Питер предложил ему работу в иностранном отделе Чрезвычайной Комиссии (в ЧК). Так Бабель стал переводчиком. Не жаловался, но близкие знали, как Исаак тяготится этой службой. При первой возможности сбежал в Наркомпрос, потом стал работать в продовольственных экспедициях. И все время писал. Рассказы и очерки публиковал в газетах. В 1919 году женился. Женечка Гронфайн была не бедна и хороша собой. Главное ее достоинство – она понимала мужа.
Тут судьба еще раз крутанула Колесо Жизни, и Бабель оказался в Первой Конной армии. Теперь его называли товарищ комиссар, а в документах он значился как Кирилл Васильевич Лютов. Именно здесь, в рядах конармии Семена Буденого, он нашел многие сюжеты для своих будущих рассказов. О годах службы никогда не жалел – любой опыт хорош. К тому же там ему была предоставлена возможность печататься в армейской газете.
Когда служба закончилась, остро встал вопрос – чем зарабатывать на жизнь? В коммерцию Бабеля не тянуло, наверное, поэтому он оказался в Одессе и занял должность выпускающего редактора, пожил в Абхазии, Тифлисе и Аджарии, откуда присылал отличные репортажи, потом осел в Госиздате. Писал в это время много, но почти все шло в стол – копил материал для «Одесских рассказов».
Первой «настоящей» книгой он смог похвастать только в 1925 году. Сборник назвали, особо не мудря, «Рассказы», а через год вышла в свет знаменитая «Конармия». А потом появились «Одесские рассказы», вызвавшие неподдельный интерес читателей и бешеный шквал критики. Это был «успех пополам с обидой». Критика изощрялась, подбирая слова, чтобы больнее «укусить, унизить или хотя бы облаять» писателя.
Основные претензии:
- нет полной картины участия рабочего класса в деле революции;
- невооруженным глазом видно, что писатель испытывает открытую антипатию к рабочему классу;
- Бабель открыто воспевает ложную романтику бандитской жизни;
- писатель использует натурализм, который не допустим в произведениях настоящей советской литературы.
При этом ни один из критиков не забыл добавить, что Исаак Бабель – «чрезвычайно» талантлив и самобытен. Но очень нуждается в «дружеских» советах коллег по перу и корректировке «пути, по которому идет». Советы пока еще называли «дружескими».
Бабель обладал удивительным талантом: лаконичность стала главным оружием в его писательском арсенале. Он умел в двух предложениях показать сложнейшие сюжетные перипетии, все его персонажи были очень выразительны и мгновенно запоминались, «впечатываясь в память». Этот литературный прием стал его визитной карточкой и выгодно выделял Бабеля из большого числа «новой советской поросли» писателей.
С 1924 года Бабель жил в Москве, много писал, сотрудничал с МХАТом, писал сценарии для С. Эйзенштейна, пьесы, редактировал произведения Шолом-Алейхема для выпуска двухтомника. Критики от него не отстали, постоянно выискивая (и находя!) в его произведениях «низкопробную идеализацию хулиганства, опасную тенденцию к воспеванию бандитизма и прочих растлевающих читателей хулиганствующих элементов». Досталось Бабелю за непонимание политического момента и растление в личной жизни.
Общее мнение: Бабель – не писатель. Он карикатурист. Его произведения – это гнусные пасквили, их содержание не имеет ничего общего с советской действительностью вообще и с бытом Красной Армии в частности.
А потом наступила эпоха Большого террора. Сталинская репрессивная машина первым делом принялась перемалывать остатки дореволюционной интеллигенции и примкнувших к ней «идеологически неустойчивых писак». Пока еще Бабеля не трогали, но, как выяснилось, глаз с него не спускали. А писатель, казалось, не замечал, как тучи сгущаются над его головой. Он решил досконально изучить вопросы коллективизации и создать об этом «великом и архиполезном деле» большой роман. С этой целью он объездил Украину, Кабардино-Балкарию и Подмосковье.
Впечатлений было много. Сначала был энтузиазм, который быстро иссяк. «Щенячий восторг» безвозвратно улетучился. Потом, несколько лет спустя, все, увиденное Бабелем, назовут перегибами. Он выразился не политкорректно, припечатав коллективизацию словами «идиотизм и преступление». Причем, свое мнение он выражал в письмах к жене А. Н. Пирожковой, говорил об этом в больших компаниях, выражал свое мнение в приватных беседах с писателями. Бабель искренне хотел разобраться в том, почему так «чудесно задуманная акция» или буксует, или превращается в гнусное преступное действие. Его настроение лучше всего передает эта фраза, сказанная Багрицкому: «…теперь я могу спокойно смотреть, как расстреливают людей. А ведь в гражданскую не мог, с души воротило». Мало этого, Бабель решил написать роман о ЧК, собранный им материал насчитывал семь записных книжек и две тетради набросков.
Внешне в жизни писателя Исаака Бабеля все складывалось замечательно. Он, правда, не так много, как прежде, печатается. С середины 1928 года он входит в состав редакционной коллегии издательства художественной литературы. И ему (одному из немногих!) предоставлено право выезжать за границу и не только на антифашистские конгрессы. Бабель подолгу живет у родственников в Бельгии, во Франции и в Италии. Он получил развод, женился на Антонине Пирожковой и счастлив.
Все это было перечеркнуто 15 мая 1939 года. Арест. Избиения и пытки. Психологическое давление, оскорбления, угрозы и снова пытки. Бабель сломался. Он признал все, что ему инкриминировали:
- он троцкист;
- в своих произведениях специально искажал советскую действительность с целью ее дискредитации;
- успешно выполнял задания троцкистов: вел разговоры с людьми, указанными ему, склонял их к идеям Троцкого. Список людей составил следователь, Бабель подписал его, даже не пытаясь прочесть: заплывшие от синяков глаза все равно ничего не видели;
- он террорист, правда, ни одного акта провести не успел, но только потому, что помешали доблестные чекисты;
- он французский шпион. Завербован давно, сделали это Илья Эренбург и Андре Мальро. Последнего интересовала советская военная авиация.
Суд состоялся 27 января 1940 года. Судейскую коллегию ничего не смутило. Абсурдность обвинения она не заметила, а сломленный пытками Исаак Бабель протеста не выразил.
Приговор – «За антисоветскую деятельность, за шпионаж, за подготовку террористических актов приговорить к высшей мере наказания - расстрелу». Времени на кассацию не дали. Расстреляли 28 января, то есть на следующий день после суда. Могилы у писателя Исаака Бабеля нет. Его тело закопали в общей яме № 1 на Донском кладбище в Москве.
Так кто же он, Исаак Бабель?
Безусловно, он дитя своего времени. Он дышал воздухом революции, он искренне верил, что она способна изменить жизнь к лучшему. Свой талант Бабель обратил на воспевание строительства нового государства. Все, что, по его мнению, мешало или тормозило процессу, он правдиво показывал в своих произведениях.
Жертва ли Исаак Бабель? Однозначно – жертва. Его уничтожили за попытки говорить правду, за неумение приспосабливаться, за нежелание «воспевать по заказу то, на что покажут пальцем».
Этот скорбный список писателей, режиссеров, актеров, инженеров, ученых и просто честных людей, не пожелавших вписываться в систему, огромен.
