К примеру, посадили вас в тюрьму. Ну, не нашлось у вас достаточного количества баков, чтобы подмазать прокурорского следака или судью, дабы он классифицировал ваш проступок статьей, предусматривающей условное наказание. И друзей у вас не оказалось денежных, или оказалось, что у вас вовсе нет друзей. А когда вы освободились, ваша совместная с женой квартира занята уже незнакомыми вам людьми, на проживание коей они имеют законное основание, потому как приобрели ее у бывшей вашей супруги. И вы – бомж.
Или: вы решили купить дачу. Или дорогое авто. Вы взяли в банке ссуду, подписав договор, где в самом конце меленько так было написано, что в случае неуплаты задолженности по кредиту, банк имеет право в судебном порядке отторгнуть у вас жилье, продать его, а денежки изъять в счет погашения вашей задолженности. Потом вас вдруг увольняют с работы, вы залезаете в долги банку, и написанный меленько пунктик срабатывает. Вам достаются от проданной квартиры крохи, потому как она была реализована в два раза ниже рыночной цены, и, прожив эти крохи, вы становитесь, бомжем.
Или вот еще: вы бизнесмен. И вам подворачивается настолько выгодное дельце, что после его реализации вы можете спокойно и безбедно жить еще сто лет. Тем более, что предложение исходит от хорошо знакомого человека (лучшего друга), с которым вы вместе ходили в один детский садик (учились в школе, институте). Да такой шанс выпадает раз в жизни! И было бы крайне глупо не воспользоваться им.
Вы продаете квартиру, вкладываете все свои деньги в выгодное дельце и ждете, когда оно выгорит. Ждете месяц, полгода, год. Но дельце не выгорает. И денежки, вложенные в него, не возвращаются. Ваше ООО вылетает в трубу. И вы остаетесь без работы, квартиры и средств к существованию. Вы – бомж.
Бывает, что люди становятся бомжами по злой воле лихих псевдо риэлторов, коих нынче на рынке недвижимости легион. Вас самым натуральным образом развели, и вы теперь – бомж.
Чаще всего бомжами становятся из-за отсутствия воли. Квартиры пропиваются, проигрываются, большие меняются на меньшие, а меньшие на еще меньшие, покуда в остатке не оcтается ноль. Потому как воли бросить пить или играть на деньги нет никакой.
А есть и такие, кто становится бомжем по собственной воле, то бишь личному хотению.
Был, к примеру, человек, как все. Окончил институт, получил распределение в одно непыльное НИИ, женился. Захирело НИИ уже во времена Елкина, и сотрудники разбежались кто куда. Человек сей с приятелем, инженером-электронщиком, заделались челноками и стали возить на продажу сначала из Польши, а потом из Турции всяческие товары, преимущественно парфюмерию и одежду. Кожаные турецкие куртки и французский парфюм польского разливу шли на ура, и человек с приятелем «поднялись»: стали держать пару киосков на одном из рынков, а потом открыли и небольшой магазинчик. С «крышей» жили дружно, потому как в школьных приятелях у инженера-электронщика был смотрящий по району, где они бизнесменничали. Он, собственно, и крышевал их, получая за присмотр десять процентов от прибыли.
Конечно, приходилось крутиться. Только налоговых отчислений было девятнадцать штук: пожарным, экологам, санэпидемикам, пенсионным фондовикам, социальным страховщикам, водоканальщикам, горводзеленхольщикам, недвижимым и движимым налоговикам, налоговикам прибыльным и налоговикам доходным, защитникам озонной дыры и прочая, прочая, прочая… На них уходило много больше, чем смотрящему с его мифическим общаком. А тут еще жена постоянно теребила: надо то, надо это. В общем, забот хватало.
Конечно, человек этот время от времени выпускал пар. Раз в полгода он набирал водки, пива и уходил в затвор: запирался у себя в кабинете, пил, смотрел «Бригаду», снова пил, спал, похмелялся, смотрел «Ликвидацию», пил, спал. Потом опять похмелялся, снова смотрел «Бригаду» и так дней десять кряду.
Однажды, после очередного выпускания пара, протрезвев, человек взял свой старый рюкзак с оторванным карманом, сунул туда краюху хлеба, палку колбасы, сыру, горсть редиски, которую он очень любил, восьмисотграммовую флягу с водкой под самое горлышко, полотенце, две пары трусов и три пары носков и ушел из дому, оставив жене и дочери записку, чтоб не поминали лихом и не шибко плевались ему во след. И потопал, куда глаза глядят, как незабвенный Лев Николаевич Толстой, то бишь, как зеркало революции духа.
Его, как и Льва Николаевича, неоднократно возвращали домой, даже при помощи участкового, но он все время уходил.
Думаете, то, что я говорю – вымысел? Ан, нет. Я знаю этого человека. Он довольно худ, но на его щеках играет здоровый румянец, заметный даже через щетину. Глаза его излучают какой-то мягкий внутренний свет, а все лицо – благость и покой. Не трудно догадаться, что и на сердце у него покойно, а улыбка на его лице значит, что ему нравится жить. Просто жить.
– Как же ты обходишься без всего, к чему ты привык? Без горячего обеда, телевизора, мягкой постели, ванны, вообще без вещей?
– Все, что мне надо, у меня есть.
Он созерцал жизнь и улыбался.
Улыбался, когда видел траву и деревья, кошек и собак.
Он мог часами смотреть на небо и видел облака, похожие на табун скачущих лошадей, которые вскоре превращались в заснеженные горы, или лица бородатых людей, или в корабли с парусами, или в огромных рыб с выпученными глазами.
Он никуда не торопился и никого не ждал. И никому и ничего не был должен. И ему никто ничего не был должен. Это была настоящая свобода, одна из тех свобод, к которой сознательно или инстинктивно стремятся многие из нас, но не всякий готов принять ее, когда случается такая возможность. Потому что нам легче и понятнее быть рабами сложившихся обстоятельств, надуманных обязанностей, зыбкой морали, посторонних мнений, пустых обещаний, дураков начальников, постылых жен и урчащего желудка.
Иногда я ловлю себя на мысли, что завидую ему. Я потом долго брожу по городу и присаживаюсь на первую попавшуюся скамейку, чтобы передохнуть. Вот и после последней встречи с этим бомжем, я присел на скамейку и в раздумье посмотрел на небо. И увидел облака. Они, и правда, походили на заснеженные горы, застывший морской прибой или рыб, с выпученными глазами...
