Пусть это утверждение не обидит никакое другое искусство – оно соответствует объективной реальности, и доказать это нетрудно.
Для начала разберёмся, что такое искусство вообще.
Психологи (в частности, академик А.Леонтьев) определяют его как деятельность, направленную на коммуникацию (т.е. передачу от человека к человеку) информации особого рода, и информация эта – личностный смысл предметов и явлений. Личностный смысл – это смысл, которым предмет или явление обладает для конкретного человека, «значение для меня» – в отличие от «равнодушного» объективного значения. Так, цветок, который Кармен бросает Хозе – это не просто растение, это знак внимания, а ничем не примечательная улочка на окраине города станет для вас священным местом, если вы там впервые увидели свою возлюбленную…
Но чтобы стать произведением искусства, личностный смысл должен превратиться в общезначимый. Так, жившая 4 века назад девочка Маргарита (пусть даже королевская дочь) вряд ли могла бы сегодня кого-то заинтересовать, если бы и для Д. Веласкеса, и для нас с вами её образ не воплощал бы невинное обаяние детства вообще: девочка на картине притягивает наш взор, потому что за ней стоят все дети мира – и наши собственные дети, которых мы любим, и те дети, которыми были когда-то мы сами… Личностный смысл, которым обладала инфанта Маргарита для художника, переплавлен им в обобщённое понятие – и вновь усвоен нами как личностный! Вот какую сложную операцию проделывает живопись (а также скульптура) над конкретными образами окружающего мира, которые она фиксирует. На языке психологии это называется абстракцией – и представляет собой одно из высших проявлений мышления, характерное только для разумного существа – человека.
В искусстве слова – поэзии, литературе – такое абстрагирование идёт более «прямым» путём: слово – само по себе абстракция (ведь «дом вообще» или «женщину вообще» тоже нельзя увидеть). Но всё-таки писатель, чтобы мы поняли его обобщённые идеи, должен облечь их в форму какого-то конкретного сюжета с местом и временем действия, и даже лирическая поэзия в той или иной степени конкретизирует.
В музыке же абстракция достигает предела: здесь вообще ничего конкретного нет! Даже если произведение имеет название, конкретизирующее смысл (т.н. программная музыка) – конкретизация эта остаётся достаточно условной. Так, если вы не знаете, что звучит увертюра-фантазия П.И.Чайковского «Ромео и Джульетта», вы в принципе можете связать эту музыку с событиями шекспировской трагедии – а можете и не связать, единственное, что будет для вас очевидно – это воплощённые в ней абстрактные понятия – любовь, вражда… Вот оно – самое сердце искусства: воплощение вечных обобщённых идей, этих «квинтэссенций» опыта человечества – без всяких опосредованных отражений в виде конкретных образов – от разума к разуму! Именно поэтому содержание музыки сложно передать словами: музыкальная интонация находится со словами в таком же соотношении, как слово «дерево» со всеми дубами, берёзами и пальмами мира.
Как же могло родиться такое совершенное искусство?
Музыка родилась вместе с человеческой цивилизацией. Археологи не раз находили музыкальные инструменты каменного века – специально обработанные кости мамонта, издающие звук при ударе, костяные дудочки. Но если о музыкальной жизни наших предков мы можем только догадываться, то о многих племенах, живущих первобытным строем в позднейшие времена, известны достоверные факты. У многих таких народов юноша, чтобы получить статус взрослого мужчины – полноправного члена племени – должен был продемонстрировать не только силу, ловкость и охотничьи навыки, но и умение играть на флейте (в ряде случаев – не только ртом, но и носом) и исполнить мелодию собственного сочинения.
Когда люди начали изготавливать музыкальные инструменты, точно неизвестно. Но в любом случае, чтобы это произошло, человек должен был освоить самый древний инструмент, по сей день считающийся самым совершенным – человеческий голос.
Главная особенность голоса (которая есть не только у нас, но и у всех высших животных) заключается в том, что он чутко реагирует на эмоциональное состояние своего носителя: стоит вам разволноваться – и интонации голоса пойдут вверх. Но есть и обратный эффект: если с вами говорят громко и пронзительно – вы начинаете возбуждаться. Таким образом сформировался своеобразный биоакустический код, служащий для передачи эмоциональных состояний. При этом неважно, чем это состояние вызвано – передаётся «гнев вообще», «страдание вообще» и т.п. – эмоции обобщаются и абстрагируются.
От такого биоакустического кода до пения был один шаг. Самое древнее пение представляло собой то, что музыканты называют глиссандо – скольжение голосом. Впоследствии в нём выделились «точки» – звуки, обладающие определённой высотой – т.н. тоны. Последовательность таких тонов слагается в интонации, строящиеся по принципу эмоционального биоакустического кода.
Освоив тоны и интонации, древний человек не мог не заметить, звуки определённой высоты издают и некоторые предметы: полая кость, если в неё подуть, нечто пустое (например, дуплистое дерево), если по нему ударить, тетива лука… Так родились три разновидности музыкальных инструментов, которые существуют до сих пор: духовые, струнные, ударные. Они видоизменялись, усложнялись – но основа осталось прежней. В позднейшие времена добавились ещё и электронные инструменты – они по-своему красивы, они заняли свою нишу – и всё же в них нет того «привкуса человеческой крови», который присущ инструментам акустическим.
Не мог древний человек не заметить и того, что пропетая фраза лучше слышна, чем произнесённая, более доходчива, больше привлекает внимание и лучше запоминается… может, и небожители скорее нас услышат и склонятся к нашим мольбам, если обращаться к ним с пением? Так уже при своём рождении музыка оказалась неразрывно связана со священнодействием…
Кроме «пространственной координаты» – звуковысотности – музыка обладает ещё и «временной координатой». Изменение звука по высоте развёртывается во времени – и время это требует определённой организации. Такая организация называется ритмом. Понятие ритма существует не только в музыке – и везде оно связано с некой повторяемостью событий, периодичностью, вносящей порядок.
Каждый из вас может проделать несложный опыт: включите метроном (не современный электронный, где сильная доля выделяется более высоким звуком – а механический, где все удары одинаковы) и послушайте несколько минут. Через какое-то время вы вместо монотонных ударов начнёте слышать «раз-два, раз-два» или « раз-два-три, раз-два-три». Почему так происходит? Да потому, что наша жизнедеятельность сама подчинена ритмам! В определённом ритме бьётся сердце, периодичность свойственна циклу «вдох-выдох»… Эти циклы тоже реагируют на эмоции – и ими (как и в случае с биоакустическим кодом) тоже можно управлять извне, задавая определённый ритм! Вот почему засыпает ребёнок под колыбельную песню, вот почему вызывает тревогу «сбивающийся», неустойчивый ритм музыки…
В этом и заключается парадокс музыкального искусства: уходя корнями в физиологию, в животное начало в человеке, оно являет собой высшее проявление абстрактного мышления – поэтому музыка захватывает человека целиком, от низших уровней психики до высших.
Вот так просто и естественно она говорит о самом сложном и высоком.
И потому мы не представляем себе жизни без музыки.
