«…дряхлый поэт, в этот майский день молодой свою голову горестно проклял, ибо стала она седой», – восклицает в отчаянии герой произведения У. Б. Йейтса. Старость – это то, о чем человек думает со страхом (хотя бы потому, что вслед за старостью приходит смерть) – и страх этот сильнее оттого, что она неизбежна. То неизбежное, что воспринимается как опасность, «запускает» защитные механизмы психики, глубоко в основе которой лежит неистребимое детское чувство: «То, что я не вижу, не существует». Если закрыть глаза, не страшно в темной комнате… если не думать о старости и не видеть ее, если отвергать все, что с нею связано – может быть, она не наступит… конечно, взрослый человек так не думает – но он так поступает!
Отвергать старость нас учат постоянно. Особенно преуспевает в этом индустрия красоты – ведь надо же продать все эти кремы от морщин, затащить кого-то на эти операции по подтяжке кожи, краски для волос, маскирующие седину – с одной стороны реклама подобных средств «борьбы со старостью» эксплуатирует наши страхи, с другой – многократно усиливает их. Девочка, растущая у телевизора, по которому постоянно учат, как «вечно оставаться молодой», неизбежно усваивает, что быть старой – это плохо, это отвратительно – какими глазами будет она при этом смотреть на свою седую морщинистую бабушку, а в перспективе – на постаревшую маму? И уж конечно, она будет устраиваться поудобнее на сидении в автобуса, когда рядом окажется незнакомая старушка.
Ученые называют такое явление геронтофобией (буквально – «боязнь старости»), это одно из проявлений эйджизма – дискриминации по возрастному признаку. Как мы уже говорили, причины геронтофобии лежат глубоко – но с тех пор, как стариков перестали сбрасывать в пропасть, с тех пор, как люди поняли, что старик, который больше не может держать копье, тоже полезен – потому что многое может рассказать молодым о повадках зверя – общество начало вырабатывать противоядие от геронтофобии. Этим противоядием стало уважение к старшим, возведенное в ранг абсолютного нравственного закона – много веков никто не спрашивал: «За что я должен уважать старика?» – просто надо уважать, и все, иначе тебя будут презирать.
Новейшее время можно назвать «эпохой «почему нельзя?» – расчеловечивание человека началось с того, что человек начал спрашивать: «Почему нельзя ударить женщину?», «Почему нельзя убить ребенка?» – а заодно и «Почему надо уважать пожилых людей?» Поставив этот постулат под сомнение, современный человек решил, что не обязательно прощать старикам все то, что раздражает нас в них – изменения характера, медлительность, стремление поучать… и, конечно, непривлекательную внешность (это человек прощает ближнему особенно неохотно). Геронтофобия на государственном уровне имеет другой аспект: люди в возрасте, который закон презрительно именует «возрастом дожития», не приносят дохода, но требуют расходов в виде пенсий, да и изрядная часть медицинских расходов приходится на них – ведь медицинская помощь требуется пенсионеру на порядок чаще, а денег на платные медицинские центры у него, как правило, нет… Именно поэтому время от времени возникают слухи (может быть, не совсем уж необоснованные) о негласных распоряжениях властей службе «Скорой помощи» – к больным старше 70 лет не выезжать…
Есть и еще одно проявление геронтофобии – пока живы престарелые родственники, у молодого человека нет жилплощади – а значит, нет шансов завести семью…
Но означает ли это, что если наладится экономика – если на всех будет хватать и денег, и квартир, и бригад «Скорой помощи», то эйджизм в форме геронтофобии не исчезнет? Нет, этого утверждать нельзя. Общество состоит из личностей, и пока каждый из нас не осознает, что эти «бесполезные и надоедливые» люди создавали все то, чем мы пользуемся сейчас, что они дали жизнь всем ныне живущим – притеснение пожилых людей будет продолжаться.
