«Хотя и следует одалживать себя посторонним, отдавать себя нужно только себе самому».
Это сказал мой любимый философ Мишель Монтень. Конечно, когда меня отдали в садик, никакого Монтеня я не знал. Но я знал русские сказки, где герой всегда был один. Ну, разве что с конем. Или на коне. Может, он и хотел себе в жены царевну, да еще полцарства в придачу, но вот каково ему было потом, оженившись, сказки молчали. Да я и не задумывался тогда над этим. Но я четко помню, что мне очень не хотелось ходить в паре. И строем. Я всегда был против чего-либо навязываемого мне без моего на то согласия. Впрочем, я был всегда веселым и заводным, и «одалживал себя» компании, которую подбирал всегда сам. Это был некий закрытый клуб, куда посторонние не допускались. Правда, в армии мне нравилось ходить строем. В армии вообще в однеху трудно. И армейские друзья – были. Но они закончились ровно в ту минуту, когда я вцепился в поручень поезда Бологое-Москва, увозившего меня в сторону дома.
Школу я помню плохо. Ничего интересного я из нее не вынес, равно как и друзей. Очевидно, поэтому я с большим трудом окончил восьмой класс и был отпущен учительским составом из средней школы (чего категорически нельзя было тогда делать, ведь на дворе стояло время всеобщего среднего образования) на все четыре стороны, с двойками по шести профилирующим предметам. Русского языка, литературы и истории в этом перечне не было.
Настоящие друзья появились потом. Несколько человек. Сейчас их меньше, потому что двое умерли. Одного звали Саня Павлов. Он был всегда один. Иногда - со мной. Женщин он толи боялся, то ли не хотел их видеть часто, только он не женился, да и не собирался этого делать. Со временем лучшим другом ему стала водка. Он не хотел никого видеть, ни с кем не разговаривал, и все время был в себе. Казалось, он ведет нескончаемый диалог сам с собой. Он был сначала мастером цеха, потом, за пьянку, его перевели в рабочие, затем в грузчики. Однажды, с похмелья, он разгружал на заводе ящики. Поднял один, второй. Затем повалился на бок. И умер. Молча, как и жил. Вот и готов один из ответов на вопрос «Можно ли прожить всю жизнь одному». Можно. Но жизнь будет неказиста и коротка.
Однако я знаю массу исторических и дня сегодняшнего примеров, когда люди, тяготясь мирской жизнью, уходили в пустыни и скиты, дабы жить в одиночку. С Богом ли, без него, но одному. И не столько они хотели одиночества, сколько имели желание быть подальше от людей. Поскольку на своей шкуре узнали, ЧТО есть человек, и каким он может быть дерьмом в самом, что ни на есть, худшем смысле этого слова. Многие могли убежденно, имея на то полное основание, сказать вместе с английским философом Томасом Гоббсом, что «Человечество – это волчья порода, всегда готовая растерзать друг друга».
Я не раз задумывался над этим. Мне тоже не нравится сегодняшняя человеческая порода и природа, за редкими, очень редкими исключениями. Самым большим моим желание является уехать в заброшенную деревню, пустынь, куда угодно, чтобы не видеть рыл, харь и морд, сменивших нормальные человеческие лица. Иногда я неделями не вижу человеческих лиц. А то, что движется, толкается, сморкается через ноздрю, лузгает семечки, харкает в лифте, рыгает за столом и кидает на гроши ближнего, – с этими я не хочу иметь ничего общего. Валить от них, куда угодно. Хоть в землянку. И свалил бы, не будь у меня обязанностей перед семьей. Ну, куда я дену старенькую мать, которая уже не выходит на улицу? А как быть с дочерью, которая еще не встала на ноги? Как быть с супругой, отношения с которой крайне не ахти, но за которую я все равно несу ответственность? Ибо мы «ответственны за тех, кого приручили».
А будь я один? Я бы мог полностью распоряжаться личным временем, а его у меня было бы 24 часа в сутки. И никаких обязательств!
Я люблю быть один. И одному прожить жизнь вполне возможно. Если самый лучший мой друг, это я сам. Если самый интересный собеседник для меня – я сам. Мне всегда интересно поговорить с умным человеком и послушать его. А иногда, и поспорить. И я устраиваю себе такие одиночества вдвоем: я с собой. Ибо того мира, что в каждом из нас, нам вполне хватает. А иного и не надобно. Это тоже уход в пустынь. Или скит.
Но вот вопрос: не есть ли жизнь каждого человека попыткой преодолеть одиночество? У кого-то эта попытка удачна, у кого-то – нет. Возможно, что именно женщина является критерием, чтобы попытка была удачной.
Да, я очень люблю одиночество. И все же, мне бы хотелось, Боже, КАК БЫ МНЕ ХОТЕЛОСЬ, чтобы, засыпая, я чувствовал дыхание той, что сделала мое одиночество невыносимым. И чтобы в моей руке была бы ее рука, когда наступит момент, который приходит ко всем смертным в означенные сроки.
Руку, руку...
