- Холодновато стало, - поёжилась маленькая озерная лягушка. Всего несколько месяцев назад она была ещё головастиком, но сейчас уже самонадеянно считала себя опытной и бесцеремонно влезала в любой разговор.
- То ли еще будет…, - философски квакнула огромная остромордая лягушка, сидящая на соседней коряге. В её задумчивых выпуклых глазах отражались и озерцо, и лес, и подружки, сидящие напротив.
- Да, - поддакнула с берега ее подруга, травяная лягушка, с прилипшим желтым березовым листиком на спинке. – Когда человеческие дети пойдут первый день в школу, надо уже готовиться к холодам, искать место для зимовки. Ты где зимовала прошлую зиму?
- В кротовой норе. Повезло мне тогда,. – вздохнула остромордая – Из последних сил дошлепала до дырки в земле. Залезла в нору, а уже ничего не соображаю, замерзаю. Только устроилась кое-как – и всё, ничего не помню. Очнулась только весной, вылезла – и быстренько в лужу, икру метать. А сестры так и пропали, ни одну не встретила больше. Они собирались под ветками спать всю зиму…А ты?
- Да мне тоже повезло – нашла родничок на дне речки, там и устроилась за корягой. Нас там много было, а когда проснулась по весне, огляделась: только трое нас лежит, - грустно ответила травяная. - Одна недалеко от меня шевельнулась немного, лапки, видимо, хотела размять после сна… Тут рыба какая-то большая – цап её – и нет подружки…Ну я притаилась, а потом потихонечку – и на бережок…
Лягушки вздохнули в унисон. Маленькая озерная смотрела на них такими широко открытыми глазами, что казалось, будто они больше самой мордашки:
- Вы о чем? Какая зимовка, какие холода ?
- Вот посмотришь, какие…Ты лучше со своими озерными сородичами побеседуй, как они собираются зимовать, а то по молодости да глупости пропрыгаешь нужное время – и того…
- Чего – того..? – почти прошептала большими трясущимися губами озерная, но было заметно, что она всё поняла.
- Того..., - повторила луговая, - Замерзнешь. Тут как-то ученые приходили лягушек отбирать по конкурсу для каких-то научных целей, так они говорили, что из сотни тех, кто осенью спать лег, весной на солнышко погреться выходят не больше пяти…
Вся самонадеянность озерной уже давно пропала, она опустила мордочку, и, чтобы скрыть панику, дрожащим голосом вслух пересчитывала пальчики на лапках:
- Раз, два, три, четыре – передняя… Раз, два, три, четыре, пять – задняя…
Старшие почувствовали, что она на грани истерики, и им стало жалко молоденькую лягушку.
- Да не переживай ты – я знаю, вы, озерные, как и мы, луговые, спать на зиму ложитесь на дне озера, в ил зарываетесь. Перезимуешь как-нибудь, не ты одна такая…
Помолчали.
- Да, зимуем, кто как устроится, главное – не замерзнуть в ледышку. А ты знаешь, эти же бородатые ученые рассказывали, что в Америке – это далеко-далеко, дальше, чем кончается во-о-он тот лес – есть такие лесные лягушки, которые с наступлением морозов накачивают свои мышцы глюкозой так, что зимой замерзают и становятся твердыми, как эти камешки. А весной на солнышке опять оттаивают, как ни в чем не бывало.- сообщила луговая.
- Ну, люди много чего рассказывают. – меланхолично поддержала разговор остромордая, - есть еще и какие-то лягушки-древолазы. Так они – неслыханное дело – по деревьям лазят и такие ядовитые, что ядом от одной лягушки можно пятьдесят ягуаров убить.
- А кто это – ягуар? – спросила чуть успокоившаяся озерная лягушка.
- Да кошка такая огромная… Ладно, подружки, давайте лучше споём – видите, совсем темно стало, самое время спеть что-нибудь для души…
Остромордая не спеша набрала побольше воздуха, чуть приоткрыла рот и над водой разнесся первый звук лягушачьей песни, низкий, меланхоличный и задумчивый, похожий на приглушенное рычание трубы духового оркестра. Подружки подхватили нехитрую мелодию, из соседних кустов тоже раздалось раскатистое «Р-р-ра-а-а» – и вскоре уже пел весь огромный лягушачий хор, заглушая и стрекот кузнечиков, и шелест листьев осины на ветерке…
