Но я-то, в отличие от нее, под счастливым дурманом не находилась, а потому внимательно приглядывалась к молодому (во всех смыслах молодому) мужу. Не хотелось мне, чтобы однажды счастливые мечты подруги были вдребезги разбиты. Типа, «поматросил и бросил», да еще потребовал раздела имущества.
Но, похоже, подлянки от парня ожидать не следовало. И он, очевидно, был счастлив и влюблен в свою почти сорокалетнюю жену.
Однажды в разговоре я намекнула ему, что если он с подругой собирается заводить ребенка, то следует поторопиться. Сорок лет – это верхний предел, когда женщина может родить. В смысле, родить здорового ребенка.
Он поглядел на меня с улыбкой и сказал:
– А мы не хотим заводить детей.
У меня челюсть отвисла. Как же так, все хотят, а они не желают!
– Нам хорошо вдвоем. Зачем нам третий?
Я пробормотала что-то насчет продолжения рода. И наткнулась на обезоруживающий вопрос:
– А зачем? Чтобы быть такими, как все?
Я сказала, что все мужчины хотят быть отцами. Таков, мол, закон природы. Он посмотрел на меня, как на маленькую девочку и попытался объяснить.
– Закон природы состоит в том, что все мужчины хотят трахаться. – И он, и я к этому моменту уже изрядно выпили, что, естественно, толкает к некоторой откровенности. Поэтому я даже не поморщилась от грубого слова. – Я – не исключение. Я трахаю свою любимую женщину, потому что люблю ее и хочу ее радовать, а не для того, чтобы она мне кого-нибудь родила.
На мои возражения о том, что со временем его гормоны перестанут бурлить, и он пожалеет о своем решении, он сказал беззаботно:
– Поживем – увидим.
Пожили – увидели. Их брак не распался и, вероятно, теперь уже совсем эта опасность миновала. Они прожили 25 лет, потакая своим желаниям. Может быть, поэтому сейчас они выглядят моложе своих лет и до сих пор, если стоят рядом, непроизвольно тянутся друг к другу рукой, чтобы прикоснуться. Всякий раз, когда я вижусь с ними, именно это непроизвольное движение к супругу, говорит мне лучше всяких слов: они счастливы. Счастливы вдвоем, и только вдвоем.
Это была моя первая встреча с явлением, которое сейчас называется словом «чайлдфри». В переводе с английского это слово означает «без детей».
Чайлдфри – это добровольный отказ от рождения и воспитания детей. Все слова здесь существенны. «Добровольный» означает, что вполне здоровые люди, способные к воспроизводству, совершенно сознательно решают отказаться от этой природной функции. То, что принято считать благословением Божьим, они считают обузой. Причины могут быть самые разные: желание «осуществиться», сделать карьеру и вложиться в это «самоосуществление» полностью, констатация своей экономической невозможности содержать детей («плодить нищету»), элементарный эгоизм (свойственный, чаще всего, мужчинам), и просто неприязнь к детям и ко всему, что с ними связано.
Чайлдфри – это отказ от рождения своих детей. Вплоть до проведения добровольной стерилизации. Чтобы не было возможности «перерешить». Но это также и отказ от усыновления и воспитания в семье чужих детей. Жизнь для себя и только для себя.
Большинство людей, знакомясь с такой жизненной программой, безусловно осуждают ее. Хотя бы потому, что она противоречит одному из самых сильных инстинктов, заложенных в нас, инстинкту размножения. Причем, неприятие может выражаться в самых разных формах. От верчения пальцем у виска до требования церковного и/или общественного осуждения, ибо подобный образ жизни – бунт против Бога. Некоторые апеллируют к психологам, которые утверждают, что очень часто чайлдфри – это подсознательное желание уйти от кошмаров тяжелого детства или желание замаскировать свою неспособность к репродуктивной деятельности. Ведь такая деятельность у человека не сводится только к совокуплению. Да и у многих животных тоже. В общем, очень часто личное и общественное неприятие этого образа жизни напоминает личное и общественное неприятие другого девиантного поведения – гомосексуализма.
С другой стороны, те, кто осуждают людей, решившихся на чайлдфри, могут умиляться «духовным подвигом» монахов, отказавшихся от всех радостей этого мира ради службы Богу. Или какими-нибудь «титанами духа», которые тоже не снизошли до производства и воспитания следующего поколения. В принципе, не одно советское поколение на таких примерах воспитывали. Впрочем, и в западных странах люди, выбирающие стиль жизни «чайлдфри» более образованы, более профессиональны и являются лучшими руководителями. Чайлдфри пары, как правило, имеют больший доход, менее религиозны. Сложившиеся в обществе гендерные обычаи и роли их, очевидно, не слишком напрягают. То есть, такими людьми сложнее манипулировать.
Естественно, чайлдфри – это образ жизни, возникший в богатом обществе. Когда проводишь жизнь в борьбе за существование, не воспаряешь до таких высоких материй, как жизнь для себя и только для себя. Во всю плодишься и размножаешься. Хотя бы потому что способы контрацепции так же неразвиты, как и все общество, в котором тебе приходится жить. Жизнь, как правило, коротка и не слишком радостна. Оставить потомство в этом случае – единственный путь к какому-никакому бессмертию.
Тем же, кому повезло родиться в более развитом обществе, следует помнить об экспериментах американского этолога Дж.Кэлхуна (John B. Calhoun). Этология изучает поведение животных, которое очень часто оказывается очень сильно похожим на поведение людей. Это значит, что сообщества, к примеру, белых мышей, которые изучал Дж.Кэлхун и сообщества людей подчиняются одним и тем же законам.
Так вот, в экспериментах, в которых для мышей создавались условия, когда не надо заботиться ни о питании, ни о выживании, сначала происходил взрыв рождаемости. Со временем он замедлялся, а мышки начинали проявлять пассивность в вопросах размножения. Самцы не проявляли агрессивность и предприимчивость, самки проявляли агрессию к детенышам, как к своим, так и к чужим. В последующих поколениях появлялись так называемые «красивые» особи. Они только ели, пили и спали, избегали конфликтов. Инстинкт размножения у них тоже пропадал. С течением времени происходила катастрофа. Количество беременностей сокращалось до нуля, смертность молодняка повышалась до 100%. Популяция мышей-сибаритов вымирала.
Сказка – ложь, да в ней намек?