Да, как ни неожиданно это звучит сейчас, изначально балладами назывались плясовые песни в Окситании (на юге современной Франции), причём песни особого рода. Они сопровождали весенние обрядовые игрища, идущие от языческих времён, поэтому в текст баллады нередко вплетались экстатические возгласы, сопровождающие танец и «поддерживающие» ритм:
В день, когда цветёт весна,
Эйя!
Королева влюблена,
Эйя!
И пришла сюда она,
Эйа!
Чтоб лишить ревнивца сна,
Вся радостью играя.
«Треугольник», который обыгрывается в этой круговой пляске-балладе – юная прекрасная жена, старый муж-ревнивец, молодой возлюбленный – не просто «сюжет для мелодрамы», это мифологический сюжет соперничества между старым богом и молодым богом, отмечающее победу весны над зимой и наступление следующего года. Сейчас уже трудно сказать, в какой степени эта древняя традиция оказала влияние на куртуазное мироощущение и её литературно-музыкальное выражение – поэзию трубадуров, но так или иначе, этот мотив (уже без обрядового наполнения) – дама, влюблённый, ненавистный муж-ревнивец – был ею воспринят, а вместе с ним – жанр баллады. Баллады окситанских трубадуров ещё хранили черты народных хороводных песен – свободный ритмический рисунок, повторение последней строчки в каждой строфе.
Прямыми наследниками окситанских трубадуров становятся поэты итальянского Возрождения – баллада появляется в творчестве Данте, Петрарки. Правда, у них баллада уже потеряла всякую связь с танцем и стала больше похожа на кансону (в частности, исчезает повторяющийся рефрен). Кроме того, постепенно расходятся пути поэзии и музыки – и балладе тоже было суждено превратиться из песни в литературный жанр.
Ещё более интересное изменение претерпевает баллада на севере Франции – она приобретает «жёсткую» форму: число строк в строфе должно совпадать с количеством слогов в строке, три строфы обязательно должны начинаться с обращения к человеку, которому баллада посвящена – надо ли говорить, что народная песня такой быть в принципе не может. Такие баллады были «далеки от народа» – их писали придворные поэты, вращающиеся в аристократических кругах: Гильом де Машо, Фруассар, Карл Орлеанский. Столь же утончённым было и содержание баллад: возвышенная любовь, сложные аллегории, углубление «в себя»:
Я одинок – затем, что одинок;
Я одинок – зашла моя денница.
Я одинок – сочувствия не в прок;
Я одинок – любовь мне только снится, – пишет Карл Орлеанский.
Но были и другие поэты – выходцы из третьего сословия, которые тоже писали баллады в подобной форме, вот только вся эта аристократическая утончённость была им чужда. В балладу приходит осмеяние куртуазных традиций «утончённой любви», воспевание простых радостей жизни и даже выпады в адрес власти, возмущение социальной несправедливостью. Именно такими были баллады французского поэта XV в. Франсуа Вийона, не понаслышке знавшего все уродливые гримасы этого мира и воспевшего мир, отражённый в «кривом зеркале»:
На помощь только враг придёт,
Лишь праведник глядит лукаво,
Всего прекраснее урод
И лишь влюблённый мыслит здраво.
Такая баллада дожила во Франции до XVII века, когда в этом жанре – с присущим ему остроумием – «отметился» Лафонтен, но в целом это уже было время «агонии» баллады: она казалось чем-то безнадёжно устаревшим и потому скучным.
Своим путём шла баллада в Британии. Само слово «баллада», возможно, пришло туда с нормандцами, завоевавшими Англию в 1066 г. (ведь эти потомки викингов на тот момент культурно были уже французами) и «приклеилось» опять-таки к песне с рефреном, правда, не танцевальной, как во Франции, а лирико-эпической – вот где родилась баллада в более привычном нам понимании! Сюжеты английских и шотландских баллад преимущественно трагедийные и даже жестокие – как метко заметил А.Дольский, «кто-то кого-то режет, душит, травит, чаще всего это делают родственники»:
Они решили за вином
Пойти к реке сразиться,
Они друг другу поклялись,
Что будут честно биться, – так начинается баллада «Унылые берега Ярроу». В дальнейшем выясняется, что это были шурин и зять, при этом причина конфликта так и остаётся тайной – впрочем, в центре внимания и не это, а мотив нарушенной клятвы. На подобных мотивах построены практически все английские и шотландские баллады: умыкание девушки из враждебного клана, губительное разрушение родственных уз («Эдвард», где герой убивает отца – опять-таки по неизвестным причинам), материнское проклятие… ничуть не меньше в английских и шотландских балладах и встреч с потусторонними силами, которые тоже ничего хорошего человеку не несут и в большинстве случаев оканчиваются трагически: тут и Водяной, и Русалка, и Лесной Страж… И конечно же, нельзя не вспомнить один из самых любимых сюжетов англичан – баллады о благородных разбойниках! Можно спорить, существовал ли Робин Гуд в действительности, но в жанре баллады он «отметился» изрядно.
Сходными путями шла средневековая баллада в Германии и скандинавских странах. По такому же принципу современные литературоведы называют балладами лирико-эпические и исторические песни народов, не знавших этого названия: венгров, сербов, болгар, русских и др. Содержание этих баллад иной раз способно повергнуть в трепет даже англичан с шотландцами – чего стоит сербская история о жене, убившей собственного ребёнка, чтобы обвинить в этой сестру мужа (к которой, по-видимому, испытывает ревность)!
«Умерев» в XVII веке, баллада воскресла – вместе с пристрастием к Средневековью – в эпоху романтизма, точнее – уже у его «провозвестников» И.В.Гёте и Ф.Шиллера – именно их баллады в первую очередь переводил В.Жуковский, принеся таким образом балладу на русскую почву. Тем более не было недостатка в балладах у романтиков как таковых: тут и Р.Бёрнс, и В.Скотт, и Дж.Байрон, и Г.Гейне, и В.Гюго, и П.Мериме, и Ш.Петефи, и А.Мицкевич… не остались в стороне и русские поэты – причём не только В.Жуковский. Так, пушкинская «Песнь о вещем Олеге», которую все мы учили в школе – по жанру именно баллада, как и стихотворение К.Рылеева «Иван Сусанин»), которое чаще называют «думой» (одно из названия жанра былины – но по всем признакам оно ближе к балладе, чем к былине). Писали баллады Н.Карамзин, С.Т.Аксаков, М.Ю.Лермонтов, А.К.Толстой, А.Фет…
Как уже говорилось, в ходе обособления музыки и поэзии баллада из музыкального жанра превратилась в жанр литературной, но в XIX веке происходит возвращение баллады к музыке. Композиторы-романтики любили класть на музыку баллады свои современников-поэтов, их привлекала возможность построить песню в виде драматической сцены – достаточно вспомнить «Лесного царя» Ф.Шуберта. Но некоторые композиторы-романтики пошли ещё дальше – они стали писать инструментальные баллады. Первопроходцем в этом плане по праву считается Ф.Шопен. В его фортепианных балладах – в отличие, например, от сонат – нет какой-то строго определённой формы, сонатность сочетается с вариационностью, рондообразность с трёхчастностью, точно также лирическое начало сочетается с драматическим (что присуще и литературной балладе) – такое «сочетание несочетаемого» было вполне в духе романтизма. Некоторые музыковеды связывают баллады Ф.Шопена с конкретными балладами А.Мицкевича, прямых доказательств тому нет, но то, что А.Мицкевич и Ф.Шопен творили в одном «русле» – несомненно.
До сих пор мы говорили о балладе в Европе – а ведь европейские переселенцы, прежде всего англичане, принесли с собой балладу в Новый Свет! Здесь баллада елизаветинской эпохи «законсервировалась» (как это нередко бывает в изоляции от основного культурного «потока»), и впоследствии начала жить со своей жизнью, вступая во взаимодействие с фольклором негров-рабов – в частности, с блюзом – и став одним из истоков джаза и превратившись в один из его лирических инструментальных жанров.
XX век привёл балладу и в рок-музыку – тоже в качестве лирического жанра. Исторические «корни» рок-баллады выдаёт и обращение в первую очередь к акустическим инструментам, в том числе тем, которые в целом не характерны для «арсенала» рока: флейта, скрипка и др.
Вот какой путь прошла баллада от обрядовых песен до джаза и рока, что лишний раз подтверждает: явления искусства не умирают – они только меняют форму.
