Кому-то такой подход может показаться «социальным излишеством», чем-то чисто человеческим, чем Человек Разумный осложняет себе жизнь – в противоположность «естественной» природе. Это не так, сущность обычая коренится в нашей природе настолько глубоко, что… сформировать его могут не только люди! Это блестяще подтверждает эксперимент, проведённый над нашими ближайшими родичами – шимпанзе.
Пять обезьян поместили в клетку, где к потолку была подвешена связка бананов, а под ней стояла лестница. Как только одна из обезьян, проголодавшись, попыталась залезть на лестницу, экспериментатор окатил всех обитателей клетки холодной водой из шланга. Так повторялось каждый раз, когда кто-то из животных пытался достать фрукты – и, в конце концов, попытки прекратились. Но вот одну из обезьян забрали из клетки и посадили новую, не имевшую такого негативного опыта. Она тут же полезла за бананами – но соседки набросились на неё, отгоняя от лестницы, они-то знали, чем это кончится. После нескольких попыток – получая каждый раз тычки от собратьев – обезьянка перестала подходить к лестнице, хотя теперь никто никого холодной водой не поливал. Так постепенно всех обезьян в клетке заменили, в конечном итоге не осталось ни одного животного, которое помнило бы на собственном опыте отрицательное подкреплении – но… ни одна из них не пыталась достать банан! Они усвоили «обычай» своего маленького сообщества, сформировавшийся на глазах экспериментаторов – и им не потребовалось объяснение «почему нельзя» в виде холодного душа!
Конечно, это не обычай как таковой, а его модель – и, как всякая модель, она грешит упрощённостью и искусственностью. Тем не менее, главное назначение обычая здесь выступает очень ясно: обеспечивать благополучное существование, выживание группы. Вот почему – каким бы странными и даже дикими ни казались нам обычаи тех или иных народов (включая свой собственный) – мы не можем ни порицать их, ни смеяться над ними: раз обычай возник – значит, когда-то его соблюдение было жизненно важным (а может, и сейчас остаётся таковым – только со стороны это не всегда заметно).
Скажем, когда-то в Исландии и Скандинавии существовал обычай «выносить» детей. Это значит, что пока ребёнку не дали имя, глава семьи (точнее, рода) мог решить – оставить его или вынести за пределы хутора и оставить умирать. С нашей точки зрения – ужасно, но если учесть, в каких суровых условиях жили норманны эпохи викингов, становится понятным, что «лишний рот» в семье мог стать той «соломинкой», которая «переломит спину верблюда». С другой стороны, у ребёнка был хоть какой-то шанс, что его кто-то подберёт и усыновит – как видим, «страшный» обычай на поверку оказывался несравненно гуманнее аборта, проповедуемого современным «цивилизованным» обществом.
Не всегда изначальный смысл обычая лежит на поверхности, причём бывает такое отнюдь не только в джунглях Амазонки у первобытных племён. Так, крайне сложно понять, почему в английских университетах, имеющих солидную историю, студентам младших курсов нельзя ходить по газонам, а старшим – можно (конечно, никакого официального правила нет – это именно обычай). Но обычай, утративший своё прямое назначение, начинает выполнять вторичную функцию – он цементирует социальную группу, помогает её членам ощутить свою принадлежность к ней.
Безусловно, бывают и изживающие себя обычаи. Вспомним ситуацию в оперетте «Трембита»: один из героев хочет выдать дочь замуж за сына своего умершего друга – древний обычай велит хранить верность обещанию. Но молодые люди не любят друг друга – и в обществе, где интересы личности уже доминируют над интересами рода, обычай брака по сговору становится не залогом выживания, а балластом.
И всё же бороться против обычаев опасно. Задавшись однажды вопросом «Почему надо?» или «Почему нельзя?», человек уже не остановится – он будет ниспровергать обычай за обычаем, а на них – как мы уже говорили – держатся социальные группы, в том числе – народы. Разрушая обычаи своего народа, недолго поставить под угрозу само его существование.
